Церковь стоит на крови мучеников

Епископ Ялтинский Нестор (Доненко)

В наши смутные времена, когда все шире укрепляет свои позиции идеология конформизма и потребительства, многим людям уже кажется непонятным и даже странным смысл и стремление первых христиан пострадать за свидетельство о Христе, «даже до смерти» (см.: Флп. 2: 6–8). Однако и сегодня мученичество ради Христа есть созидание Церкви Божией, продолжение апостольского служения миру. Об этом мы беседуем с владыкой Нестором (Доненко), епископом Ялтинским, викарием Симферопольской и Крымской епархии, автором книг и исследований, посвященных новомученикам и исповедникам Русской Православной Церкви, пострадавшим за свои убеждения в 1920–1950-е годы.

– Владыка Нестор, Вы пишете книги о новомучениках Российских. Скажите, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах началась эта работа? Почему в Ваших книгах центральное место заняла именно эта тема? Ведь Вы в обыденной жизни, до рукоположения, были художником-скульптором. Могли бы выбрать для себя, например, истории о крымских храмах или об иконах, но главными для Вас стали все-таки новомученики. 

– Не ты выбираешь тему, а тема выбирает тебя. Бесконечными тонкими интуициями, невидимыми связями ты подходишь к тому, что уже было предопределено тебе изначально. Конечно, великолепен пейзаж, величественно море, волшебен натюрморт, но с раннего детства человек как таковой для меня был в центре внимания. Вместилище того внешнего космоса, который меньше, чем космос человеческой души. 

Человек – это некая грандиозность, соединяющая земное и небесное, и в то же время – центр мира. «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17: 21), – говорит Христос. Если Царствие Небесное есть внутри тебя, то, стало быть, и ты в известном смысле есть центр этого мира. Единственное место, где ты можешь встретиться со Христом, – это глубины твоего собственного сердца. От этого человек становится бесконечно интересным, объемным, проблемным, драматичным и сложным. Он соприкасается одновременно с горним и дольним миром, вечным и временным, земным и небесным, и это все происходит с одним и тем же человеком. Это то, что не могло не вызвать у меня интереса. Сам человек, его жизнь драматичны, хотя бы потому, что, в отличие от животных, которые не знают о своем незнании, человек знает о своем незнании. 

Любая история – это история жизни. И, соприкасаясь с «телом» истории, с ее реальностью, ты невольно начинаешь подтягиваться к величию, к тому, что еще за пределами твоего понимания. Оттого жизнь тех или иных людей для меня представлялась очень интересной, а если представить святых и праведных, то, соприкасаясь с их величием, ты сам подтягиваешь своего внутреннего человека, преодолеваешь некую степень гравитации самодовольства и пошлости. 

Если, например, мы можем говорить с другими народами на равных, то потому, что у нас есть Толстой, а там – Гёте, там – Шиллер, у нас – Пушкин… Наличие великих поэтов, писателей, ученых, полководцев дает нам право говорить на равных с представителями другой нации. И тем более присутствие святых, которые, в общем-то, выше, больше, «инаковее», чем великие поэты, писатели, ученые, философы, драматурги, дает нам право чувствовать свое первородство, осоленность духом и вечностью. И, стало быть, прозрачными свету Христову, Божественному Свету, что накладывает на нас особое обязательство первородных, законнорожденных. Это действительно очень интересный вызов, который требует, скажем, нашей духовной мобилизации. Оттого человек, прежде всего святой человек, для меня всегда был очень интересен.

– Поразительно, как у Вас хватает времени и сил на все эти столь многообразные и тяжелые труды? Ведь главное Ваше служение – епископское, молитвенное. Вы предполагали в детстве или молодости, что станете епископом?

– У любого человека есть некая интуиция о себе самом. Однажды мой двоюродный брат (он любил читать немецкие книжки и приходил к матери на кухню, делился прочитанным) процитировал старую немецкую пословицу, которая запала мне в память: «Если ты чего-то не можешь представить в своем воображении, сразу вычеркни это из своих планов». Действительно, это оказалось для меня неким руководством: чтó я не мог представить, я сразу стал вычеркивать из своих планов. Мир тут же стал прозрачным и ясным. Со всей очевидностью стало понятно, что я буду гуманитарным человеком, и мир культуры будет для меня своим, в отличие от математического, управленческого и какого-то иного. 

Это помогло мне себя идентифицировать, услышать те призывы, которые идут с другой стороны. В общем-то, любое развитие, если оно подлинное, имеет терпкий вкус безальтернативности. Ты развиваешься и понимаешь, что каждый шаг – это есть отсечение чего-то еще. Когда человеку 15 лет – отсекается одно, 25, 30 – другое. Это понятно, что в 35 лет невозможно заниматься тем, чем занимался в пятнадцать, то есть с годами ситуация становится более аскетичной. Если в детстве человек может заниматься музыкой, математикой, живописью, танцами, то понятно, что в 45 может заниматься только тем, чем занимался раньше, и все остальные занятия будут явно проигрышными. 

Но если говорить о том, что мы должны двигаться по лестнице Иакова, снизу – вверх, то там и начинается самое интересное. Каждый шаг не только сужает твой горизонт возможностей, но и отрывает от земли, на которую ты пытался опираться. Каждый камень преткновения в твоей жизни становится ступенью. Его предназначение диаметрально меняется. То, обо что ты претыкался, начинаешь переживать как условие, которое поднимает тебя выше. Это дается с большим трудом, но ведет тебя в единственно нужном направлении. В конце концов, в идеале – к Престолу Самого Бога. Это и есть то движение, которое я всегда чувствовал как преимущественное, желательное, часто проблемное, но безальтернативное. Выбрать что-либо подлинное и развернуться к нему всем своим существом, всем своим внутренним человеком к тому, что хочет Бог. А это ведь не всегда комфортно. Собственно говоря, каждый должен расслышать голос Христа: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные» (Мф. 11: 28) и «Я вас избрал» (Ин. 15: 16).

– Именно на подвиге исповедников веры строится и стоит Церковь, именно кровью мучеников она сохраняется и возрастает. Христиане первых времен даже стремились пострадать за свою веру. Как это объяснить?

– Пожалуй, святитель Лука, архиепископ Крымский, исповедник и чудотворец, великий святой, очень почитаемый и в России, и за ее пределами, четко определил это в своей автобиографический книге «Я полюбил страдание». Светский человек, гуманистично настроенный, скажет: «Ну, что такое страдание? Ведь это, несомненно, плохо, деструктивно, разрушительно, неприемлемо». И я, пожалуй, с этим соглашусь. Бог не творил страдания, и в страдании самом по себе нет ничего хорошего. Но если великий святитель, великий хирург, великий человек говорит, что он полюбил страдание, то нам надо присмотреться к предмету такой любви. Что же ему в самом страдании нравилось? 

Если человек претерпевает что бы то ни было ради Христа, то Господь и зло превращает в добро. Когда Бог хочет, то «побеждается естества чин» (воскресный догматик седьмого гласа). Непостижимым образом страдания святых преображались, становились качественно иными, приобретали совершенно другой смысл и служили совершенно для другого, вопреки своей природе. Наступая на страдание, опираясь и отталкиваясь от него, человек поднимался все выше и выше, потому что на него смотрит Господь. Гравитация греха, пошлости, комфорта разрушалась, человек восходил на высоту духа. Своими силами он бы не смог выйти за пределы своего человеческого, бытового, повседневного, семейного и, в общем-то, непогрешительного. О грехах мы сейчас не говорим. 

Когда наступает время гонений, скорбей, болезней, человек мобилизуется и понимает, что земная жизнь – это особое пространство, что это не курорт и не санаторий. Искать удовольствий и приятных ощущений едва ли стоит. Это величайшая иллюзия. Между тем как страдания, болезнь, смерть, старение и всякий травматизм являются абсолютно достоверной частью нашей жизни. И вот когда человек принимает страдания, идет навстречу своим страхам, своей боли, он на правильном пути. Потому что за этой болью, страданиями, болезнью всегда стоит Христос и ждет этого человека, чтобы дать ему венец славы и похвалы. Страдание, как бы оно ни было велико, имеет свои пределы. И за его границами всегда есть что-то еще. 

Если мы смотрим глазами веры, то, несомненно, видим присутствие Христа справа и слева, впереди и сзади, над человеком и под ним, чтобы он не смог соскользнуть еще ниже. Господь смиряется перед человеком. Он не на обочине и не смотрит со стороны посторонним взглядом. Он – в центре любого события, страдания и боли самого человека, наших повседневных мыслей и чувств. Он в центре бури и даже самой войны. Он всегда в центре…

Апостолы, испуганные бурей на Генисаретском озере, увидели Христа, идущего по волнам, и тут же апостол Петр, вопреки очевидной опасности, захотел оставить «спасительную» лодку и прийти к Нему по волнам. «Если хочешь, то приди ко Мне» (см.: Мф. 14: 29), – сказал Господь, и апостол пошел по водам. Собственно, это и есть единственно подлинный выход в безвыходном положении. Казалось бы, минуту назад Петр хотел в отчаянии вопить, потому что погибель была близкой: сейчас лодка утонет. Порой надежда, реальный выход находятся за пределами нашего понимания, даже представления, и обретаются в пространстве Божественного чуда. Такое же чудо происходит со всяким человеком, способным понять, что Господь в центре его личной бури и подает ему руку. Там, где Господь, там уже мир и Его Царство, там все мятежное и разрушительное упраздняется. 

– Современному человеку стремление первых христиан пролить кровь за Христа не совсем понятно, мы это воспринимаем больше умом, чем душой и сердцем. Почему так получается? Это вызвано оскудением веры и любви?

– Что мы можем противопоставить идеологии комфорта, потребления и конформизма? Реально, а не теоретически. Только христианскую аскезу в самом высоком и подлинном смысле. Сопротивление духу комфорта, иллюзиям и демагогическим гарантиям безопасности, которые так хорошо продаются современной рекламой. Скажем так, что как бы ни была ценна земная жизнь, но она не ценнее вечности. Мы уже говорили о том, что подлинный ум – в пропорциях. Небесное имеет абсолютное преимущество над земным, вечное – над преходящим, Божественное – над человеческим. Если мы не возлюбим вечность, то вопрос: что мы любим? Вечное ускользание нашей жизни? Да, ее можно и нужно любить, но не больше вечности, как и всё преходящее. Быть христианином не что иное, как принимать Крест Христов и всякое злострадание как сопричастность Кресту. Не власть и силу почитает Церковь, а ее жертвы – святых мучеников. И выбор за нами.

– Часто не хватает духа подумать о мученичестве.

– Любой христианин – в той или иной степени мученик. «В мире скорбни будете» (Ин. 16: 33), – говорит Господь. А если у христианина нет врагов, то, стало быть, он не вполне христианин. У вас есть враги?

– Наверное. Я же пишу. Есть люди, которые не хотят слышать о Боге. 

– Можно сказать так: чем человек субъектнее, тем он больше христианин, чем он больше личность, тем значимее и серьезнее у него враги. Если у человека нет врагов, стало быть, он еще не вполне человек и еще не стал личностью. Часто определяют человека по тому, какие у него друзья: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. А надо сказать так: скажи мне, кто твой враг, и я скажу, кто ты. Наличие врага – это огромное приобретение, тем более, если ты его осознаешь и понимаешь. Если нет врагов – это метафизический провал и у народа, и у отдельного человека. 

Святитель Николай Сербский называл врагов нашими строгими друзьями, потому что именно они помогают определить, что мы, кто мы и куда идем. Их помощь уникальна, если мы хотим увидеть наши недостатки, наши изъяны, потому что с друзьями мы идем рядом к одной цели, и, как правило, из любви, из хорошего отношения они зачастую ложно не хотят нас беспокоить, тревожить своими замечаниями. А враг идет лицом к лицу и тут же указывает на все твои недостатки, все твои изъяны и жестко, хлестко говорит о них. Если к этому отнестись разумно, по-евангельски, трезво, то вот это и есть строгий друг. 

– Простите, я хотела бы разобраться, что такое враг, если мы об этом заговорили. Вспоминаю святителя Филарета: «Прощайте врагов личных…».

– «Прощайте врагов личных, бейте врагов Отечества, гнушайтесь врагами Божиими», – говорил святитель. Но надо понимать, что статус врага тоже может быть разный. Бытовой враг: в подъезде ругаются две женщины. Бывает враг политический: какая-то политическая бактерия залетела в голову, и начинаются дебаты. Бывает враг культурный, бывает этническая модель несовместимости. Бывают враги экономические: конфликт интересов. Это все надо различать и понимать. И совсем отдельно стоят враги Божии, наследники Каина. И в наше время сознательно и открыто говорят Богу: «Нет!» 

Но когда различаешь эти вещи, многие мысли и чувства становятся на место.

– Некоторые современные христиане, видимо, особо любящие комфорт, даже отрицают подвиг мученичества как нецелесообразность. Как таким людям жить в Церкви, которая стоит на подвиге мученичества? Всем нам, как верующим, так и неверующим, рано или поздно приходится претерпевать испытания, скорби, лишения. Христианская жизнь – это совсем не курорт до времен бесконечности.

– Здесь можно сказать, что все подлинное имеет горьковатый вкус. Реальная жизнь имеет привкус горечи, она похожа на старую дверь – всегда со скрипом. Нормальная человеческая жизнь всегда со сложностями, болезненна и трудна. Это признак ее подлинности. Если ты живешь в какой-то эйфории, в похотном удовольствии, то либо ты в прелести, либо у тебя латентная форма шизофрении. Это неправда, такого не бывает. А комфорт – это, пожалуй, самый сильный, самый опасный наркотик современного мира. 

Если мы посмотрим на жития святых, как древних, так и современных, то увидим, что они уходили от комфорта. Они преднамеренно искали некомфортной жизни. Вплоть до того, что селились в наиболее гиблых или, как минимум, не очень удобных для жизни местах. Жили материально хуже, чем могли, то есть они ставили во главу угла постоянное движение по направлению ко Христу, умом и сердцем, всем своим существом. А стало быть, вступали в болезненные шероховатые отношения с этим миром, потому что кто от этого мира, того этот мир любит. Точнее, он их использует. А тех, кто любит Христа, мир ненавидит. И это неснимаемый конфликт. Мы просто об этом редко говорим, стараемся об этом не думать, а ведь комфорт является высоколиквидным товаром, востребованным нашими современниками. 

Странным образом они доверяют гарантиям тех, кто продает иллюзии. В обмен на денежные знаки предлагают безопасность, успех и личное счастье. Это продажа мыльных пузырей, фантазий, притом очень опасная. К сожалению, это растрата не только денег и времени жизни, но уже покушение на бессмертную душу. В обмен на вечность предлагается бесконечный тупик в виде комфорта и благополучия, который похож на филиал ада. 

– Один человек проверял свое здоровье. Это реальная история из первых уст – его жены. В итоге было сделано заключение, что он совершенно здоров. Однако, когда этот человек вышел из последнего кабинета врача, буквально на пороге случился инфаркт, и он тут же умер.

– На самом деле таких историй масса. Гарантии дает только Один Господь Бог. Какие бы ни были грехи, если человек искренне покается, они будут прощены. Сколько он проживет после этого? Насколько он будет счастлив, комфортен, богат? Сколько у него будет здоровых и радостных детей? Будет ли война? Этих гарантий никто не дает. Господь дает одну гарантию, которая относится к вечности и личному спасению. Социальное, политическое, экономическое переустройство Господь не обещал. Мы это видим даже из Нового Завета. Но если ты захочешь преобразиться, стать Христовым, войти в отношения с Богом, войти в Царствие Небесное, то приготовь свою душу к искушениям. Тогда все будет нормально.

– Мне кажется, что новомученики Российские – это святые маяки в сгущающейся тьме наших времен. Чему мы можем у них поучиться?

– Я думаю, это мое личное мнение о новомучениках ХХ века, которых очень много, – мы можем поучиться у них в первую очередь духу победительности, нонконформизму. Конформизм становится уже краеугольной частью нашей жизни. А искусство договариваться, сдавать свои внутренние позиции и убеждения, духовное и культурное наследие превращать в ликвидный товар стало чем-то обыденным. В конце концов человек свою субъектность конвертирует в какие-то удобства. Это действительно колоссальная проблема. 

А вот святой – это нонконформист, который не идет ни на какие договоренности, напротив, он готов сжать свои жизненные пространства. Он готов войти в бурю аскетической ситуации. Он готов даже увидеть самого себя как нечто: как то, что нужно преодолеть, чтобы только приблизиться ко Христу, чтобы только ближе подойти к Божественной благодати. То есть найти то место безупречности, в котором бы Господня благодать нашла его, потому что благодать Божия – это не то, что человек находит, а то, что находит человека. Христос говорит: «Я вас избрал». «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин. 15: 16). Но для этого надо иметь определенное устроение ума и сердца. Быть в том месте и в то время, где удобней, чтобы благодать Божия тебя нашла. Не только быть найденным, но и согласиться с тем, что ты найден, и осознавать: твоих личных заслуг в том нет. Принять любовь другого человека непросто, как, впрочем, и Божественную. Гордыня, замкнутость, своеволие – серьезные препятствия. Как правило, любить самим легче и проще. Хотя бы потому, что это совершается по нашей воле и нашим лекалам. Облагодетельствовать другого своим примитивным самообнаружением, принудить ближнего к своей версии любви, вопреки воле другого, проще хотя бы потому, что ты автор. 

И если наше чувство не принято, мы переживаем микродраматургию, которой во многом оправдываемся и порой любуемся. 

А умение принимать чужую любовь, быть любимым – значит смириться с реальностью не только человеческой, но и Божественной. Это нас делает людьми, способными, наконец, принимать Божественные дары.

– Другой вопрос – дети. Они не всегда воспринимают истории о мучениках. Когда моему крестнику мама читала на ночь жития святых, он просил: только не надо о мучениках, мне страшно. Это понятно, душа ребенка, как у ангела, и она ждет от жизни благодати и гармонии, ей трудно принять зло мира сего. Как рассказывать детям о несении своего креста и мученичестве? Или эту тему совсем не надо затрагивать до определенного времени?

– Ангельская душа ребенка принимает не зло мира, а победу над ним. Если мы посмотрим на Новый Завет, то и там увидим страдания, поругания, бичевание Самого Спасителя и Его крестную смерть. Разве это не более страшно?! Исходя из этой логики, детям нельзя читать Евангелие? Но мы-то знаем, что речь идет о другом: о победе над злом, смертью и самим адом. Если мы не видим этого, то и детям едва ли сможем показать. Но мы, православные христиане, не можем не говорить о мучениках, о реальных свидетелях и сопричастниках Самого Богочеловека Христа. 

Если мы ничего не будем говорить детям о мучениках, то, соответственно, детям ничего не надо говорить о героях. Любая сказка всегда связана с тем, что там есть герой. Он побеждает Кощея Бессмертного, Бабу-ягу, а это все-таки некомфортные вещи. Он убивает дракона, спасает принцессу, королеву, прекрасную девушку. Но зачем эти хлопоты – других, что ли, девушек нет? Зачем нарываться на такой конфликт с драконом? Ведь и самому можно пострадать. Да и вообще зачем пачкать руки в крови дракона? Он, конечно, во всем не похож на солнечного героя – чешуйчатый и злой, у него пар и огонь изо рта. Но если посмотреть с точки зрения «зеленых», то он тоже тварь, и у него есть свои права, да и дети есть, их надо кормить плотью невинных девушек. Вот уже и вырисовывалась педагогическая тема для беседы с детьми: почему же мы на стороне героя, а не дракона? За что мы, например, любим великомученика Георгия, а не змия?

ты из жития мучеников уводишь за скобки победу, победу по духу, по благодати, ради Христа, во Христе, победу Самого Христа над адом, то что остается? Одно бессмысленное страдание. Собственно говоря, христианский мученик входит в победу Христа. Христос уже победил мир, Христос второй раз не придет его побеждать. Он уже победил ад, Он победил смерть, а мы только должны войти в Его победу, то есть соединить свою веру, свое упование, свои усилия с победой Христа. Это уже совсем другая история. Здесь в душе ребенка появляется что-то великое, Божественное. Уходит пошлое, мелкобуржуазное, растворяется все себялюбивое и эгоистичное.

Я думаю, что ребенку можно говорить и о страстях, об их разрушительной силе. Девочка подрастает или мальчик, видит алкоголизм, наркотики, блуд, многое другое. Понятно, что ребенок рано или поздно об этом узнает. Но очень важно: от любящих родителей, духовника либо от скверных, токсичных людей. Мне кажется, важно показать ребенку – вот наркотики и их быстропроходящее удовольствие, а за ними следуют уже непроходящие страдания, жуткая необратимость. Очень важно показать, как все выглядит, и, как следствие, сформировать у ребенка другие приоритеты – все позволено, но не все полезно. Вот блуд, например. Девушка-дегустатор, которая ищет себе мужа в футбольной команде от первого до последнего. Она знакомится с персональными данными каждого, но ее познания сопряжены с потерей душевной целостности и целомудрия. Она приобретает знания о грехе и страстях, но при этом теряет саму жизнь, и не только земную, но и вечную. Так что объем познанных грехов пропорционален потери жизни. Едва ли это приобретение…

Отказ же всегда человека одаряет. «Нет». Даже самое тихое «нет» в этом мире имеет священное, очень ценное значение, когда мы говорим «нет» греху, «нет» – лжи, «нет» – похоти, «нет» – подмене. А мы знаем, что бесы лжи и подмены сейчас орудуют, что называется, с большим успехом. Вот когда мы говорим «нет», мы ощущаем границу: есть я, и есть что-то внешнее, иное. Внешние сумерки, силы, наполненные злом, неправдой, лукавством и так далее. Мы учимся бороться за свою душу, за свое внутреннее пространство, за свою христианскую православную веру. И если ребенка не научат этому папа и мама, то кто еще научит? 

А опыт мученика как раз говорит, что если надвигается внешнее зло, а изнутри начинают находить лукавые помыслы, когда твои ближние оказались очень дальними и тебя предают и продают, но ты понимаешь, что есть то, что ты сдать не можешь, – вот здесь появляется герой в литературе, но самое важное – появляется христианин, мученик. 

«Я не сделаю ни шагу назад. Всё. Аминь. Я – христианин, я – Христов, я – дважды рожденный. Однажды – от плоти и крови, а второй раз – от воды и Духа. Я же облекся во Христа и стал маленьким Христом, когда священник пел: "Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся..."[1] Я не сниму это облачение Христова, я не перестану быть Христовым. Даже если мне придется лишиться свободы, пролить кровь и даже умереть». А это радостно. Почему? Потому что если ты в своем поражении не видишь ничего, кроме поражения, то в твоем поражении и нет ничего, кроме поражения. А если в своем поражении ты видишь победу, то там, конечно же, есть победа. Вспомни, что вечная жизнь воссияла из Гроба. Из места тления, из места, где умирали абсолютно все. Однако Живоносный Гроб Христов у нас перед глазами. И Христос смертью смерть попрал. Если мы в своем смертном, убийственно страшном и плохом видим победу, там есть победа. Если ребенку удастся это объяснить, показать, то вы уже родили его для полноценного христианского жития в этом мире. Мало родить младенца, надо, чтобы христианское родилось в этом ребенке, чтоб его ум, его сердце, душа созрели для понимания этих основополагающих христианских истин. А от этого зависит все устойчивое, подлинное и гармоничное в его душе. Ребенок будет понимать, что он находится в великой традиции и преемственности, и что над ним, как и над всеми людьми, – милосердный человеколюбивый Господь. 

Умение рассказать ребенку об истинах веры – это порой очень непростой катехизический экзамен для самих родителей. Если родители не могут двух слов связать, то это их большая проблема. По слову апостола Петра, «всякому вопрошающему нужно дать ответ о своем уповании» (см.: 1 Пет. 3: 15), тем более своим детям. 

– Есть еще понятие «бескровное мученичество». О чем оно говорит нам?

– О том, что всякий христианин, желающий жить по Христу, будет скорбным в этом мире. Но Христос говорит: «Мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16: 33). Если хочешь жить по христианской совести, то вступаешь в конфликт со многими предрассудками, суевериями, псевдополитическими, социальными, культурными фантомами, глупостями. И эти столкновения могут быть очень острыми и болезненными. Как только ты заявляешь, кто ты есть, тот, недруг, говорит: «Да ладно, если ты есть, то сейчас тебя не будет». И начинает проверять тебя на прочность, начинается реальная жизнь. Пока тебя нет, никто к тебе приставать не будет. 

Старец Паисий меня поразил своими словами, написанными во втором томе его трудов, о том, что жертва на войне людей, не верующих в вечную жизнь, «имела цену большую, чем та, на которую шел человек верующий... неверующие не знали о том, что та жертва, на которую решились они, не напрасна, что им воздастся за нее в жизни иной». И те, кто жертвует жизнью, чтобы защитить своего ближнего, подражают Христу. «Потому что от любви они презирают смерть и таким образом приобретают бессмертие, находя под могильной плитой ключ от вечности и без труда входя в вечное блаженство». Получается, что воины, погибшие на поле сражения, – мученики? 

– Есть слова Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15: 13). Способность заплатить самую высокую цену, которую возможно, – свою жизнь из любви к другому всегда высочайшим образом ценилась в Православной Церкви. Если человек верующий и сознательный, как замечает преподобный Паисий Святогорец, это облегчает человеку жертвенный путь. Все же лучше быть осознанным, видящим, понимающим. А если ты не видишь, не понимаешь, не чувствуешь, но поступаешь так, то это намного сложнее. Тут речь идет об этом. Если брать Вторую мировую войну, мы видели массу людей, которые совершали со всей очевидностью христианский подвиг. Они полагали свою душу за отеческие гробы, за своих жен и детей, за свой способ жизни. И это было не что иное, как жертва. Степень ее осознанности была разная, но в том, что она имела сакральное наполнение, нет никакого сомнения. Эти люди шли не убивать, а умирать за свои святыни, без которых потусторонняя жизнь не имела смысла и оправдания.

Беседовала Светлана Рыбакова

[1] Крещальный стих из послания апостола Павла (Гал. 3: 27).

 

 

 

 

 

 

 

Яндекс.Метрика