Семейный альбом

Светлана Рыбакова

«Сердце, тебе не хочется покоя…»

В 2016 году Гавриилу Семеновичу Тимошкину исполнилось бы 100 лет со дня рождения, а Вере Васильевне – 95.

Прошло пять лет с того момента, когда в 2011 году моя бабушка Вера Васильевна ушла в путь всея земли.
Решила почтить светлую память этой невидимой миру труженицы. Хотя моя бабушка не была подвижницей благочестия, и у нее имелись различные заблуждения и грехи человека, жившего в советские времена, но милосердный Господь сподобил ее покаяться и освободиться от этого груза на самом пороге Вечности.
Самое главное, что свыше ей дано было в жизни счастье: забыть себя ради других. Но об этом своем подвиге она так никогда и не узнала. Бабушке ведь это было свойственно так же, как дыхание. Ее доброе расположение, а вернее, любовь к людям, выливалась за границы собственной многодетной семьи и распространялась на всех встречных. Она в каждом человеке видела своего, родного, и поэтому сразу откликалась на чужую беду заботой и помощью. А своих детей и внуков воспитывала, как сейчас любят говорить, личным примером.
Но начнем все по порядку.
Родилась Вера Васильевна в Мордовии в селе Старое-Шайгово, наверное, оно находится не очень далеко от Санаксарского монастыря, куда, как она рассказывала, ее родные ходили на богомолье.
В семье моего прадеда, отца бабушки, Василия Ивановича Татарова и прабабушки Евдокии было трое сыновей - Алексей, Павел, Иван, и четвертая дочка Вера (всего родилось пятнадцать детей, но для этой земной жизни осталось только четверо).
В памяти потомков до наших дней сохранилось воспоминание, что мама прадеда, Мария, два раза ходила на богомолье в Киев. Об этом много раз с чувством глубокого достоинства рассказывали мои тетушки, почитая это деяние за подвиг. Во мне эти рассказы тоже вызывали радость и душевный подъем. Хотя уже лично я в детстве не была крещена и церкви в глаза не видела, так как в юности жила в городе-новостройке.
Василий Иванович работал вместе с сыновьями в поте лица своего, поэтому они жили зажиточно, и в деревне семья считалась кулацкой. Младшую дочку Веру любили, наверное, пестовали, поэтому у бабушки сложился доверчивый, открытый характер и очень веселый нрав незадерганного ребенка.
Хотя она не была избалованна и к трудам домашним навык имела. В моей жизни больше никто не пек таких вкусных блинов. А как она порядок любила: всегда у нее все стояло по своим местам, чистота, красота. Главное, было незаметно, когда она со всем поспевает. Вероятно, потому что вставала всю жизнь в 5 утра, управлялась с хозяйством, пока все спали. А рукоделию ее учила, в частности, вязать, слепая, как тогда говорили, монашка. Бабушка рассказывала, что она жила у них в доме. Вестимо, откуда монахиня пришла, ведь вокруг было столько закрывшихся женских обителей. Родители Веры эту монахиню у себя приняли, и она пребывала у них до конца своей жизни.
Прадед Василий был искренне благочестив. Он всегда встречал и кормил у себя странников и всяческого рода нищих и больных. Как увидит на улице калика перехожего, сразу в дом зовет, угощает. Но такое усердие не осталось без искушения или, вернее, испытания, которое чрезвычайно потрясло прадеда и вызвало в нем глубокое покаяние.
Василий Иванович пригласил к себе на обед очередного такого несчастного и вкусно и обильно его покормил. Бедный странник, видимо, так давно ничего не ел, что сытный обед вызвал у него заворот кишок. И он после этого обеда внезапно отошел ко Господу. Василий Иванович ужасно переживал, что невольно стал убийцей человека, которого хотел пожалеть и утешить. Прадед, конечно, похоронил нищего, как полагается, но сокрушался об этом деле до самого своего смертного часа. А я сейчас, уже по зрелому рассуждению, думаю, что милостивый Господь помог им обоим. Наверное, в глубине души у прадеда был горделивый помысел о себе, что он вот так, лучше всех, привечает нищих, и этот случай призвал его к покаянию и смирению, а бедный странник уже дошел до грани своего земного бытия, и Господь послал ему человека, который его по-христиански похоронил.
Жена Василия, прабабушка Евдокия, была под стать своему супругу: богомольна и чрезвычайно смиренна.
В начале 30-х годов случился ужасный голод. Когда бабушка об этом рассказывала, то ее руки покрывались мурашками. «До сих пор вспомнить страшно. Посмотри на мои руки. Кору с деревьев ели, траву варили», - говорила она.
Мне кажется, русские люди, особенно жители Поволжья, на генетическом уровне ранены «ужасами голода». Когда мама привозила нас к бабушке в Саратов (куда она со временем переехала), то водила в разные музеи. Особенно остался в памяти краеведческий. Там мы видели фотографии старого Саратова, основанного в 1590 году как город-крепость, охранявший границы Руси от кочевников, и безумно огромные сапоги, в которых гитлеровцы пытались спасаться от русских морозов. Но особенно меня потрясли фотографии голодающего Поволжья, сделанные в 20-х годах прошлого столетия. А самыми страшными были листовки тех лет, кажется, под заглавием «Ужасы голода». В них говорилась о том, как дочь сволокла своего больного отца за ноги в баню, убила, расчленила его, потом питалась… Другая женщина родила младенца, тут же сварила его и съела…
Когда бабушка собирала крошки хлеба с обеденного стола и отправляла их в рот, то я повторяла все это за ней следом. Став взрослой, я переехала жить в Москву, и когда в нашей коммуналке соседка бросала подсушенный батон хлеба в отходы, его стук о дно помойного ведра отзывался во мне, как удар комьев земли о крышку гроба…
Но, кажется, немного отвлеклась от своего рассказа.
Несмотря на испытания детства, Вера выросла веселой, можно сказать, даже озорной. У меня осталось в памяти, что прадед продал корову, чтобы дочь закончила девятый класс. Возможно, последние годы обучения были в их деревне платные? Не могу точно сказать, зачем в деле образования понадобилась корова. Одно понятно, Василий Иванович хотел, чтобы его дети был грамотные. Как говорится: «Ученье – свет».
Остальных коров и лошадей свели со двора во время раскулачивания. Бабушка говорила, что пришли толпой, достали из погреба отцову кубышку и утопали. «Лучше бы он чего купил на эти деньги». Однако я полагаю, что, слава Богу, им с раскулачиванием ужасно повезло, ведь не сослали же ни в Сибирь, ни в Казахстан, как многих людей, из той же Мордовии.
Старшие сыновья стали помаленьку обзаводиться своими семьями. Вера жила с родителями. Вот тут и приехал в их деревню учитель Гаврила Семенович Тимошкин. Обычно говорят, что надо искать жену не в хороводе, а в огороде. Однако Вера была девушка миловидная, бойкая, везде поспевала: и пироги печь, и голосиста песни исполнять, в самодеятельности участвовала. Ее даже хотели забрать в хор имени Пятницкого. Но мама Евдокия не отпустила, сказав: «Неча тебе в артистках делать».

ГАВРИЛА СЕМЕНОВИЧ

Через некоторое время мой будущий дедушка Гаврила Семенович женился на своей ученице Вере Татариной.
К великому сожалению, почему-то никогда ее не спрашивала о том, как он сделал ей предложение? Как они поженились?
Гаврила Семенович преподавал химию, биологию и модный в то время немецкий язык. В январе 1941 года появилась первая дочь Валентина. А уже летом деда призвали в армию, началась Великая Отечественная война с гитлеровцами, и специалисты немецкого были необходимы фронту.
Вере тогда исполнилось двадцать лет. Она была грамотной женщиной, ее поставили секретарем сельсовета. Поэтому ей нужно было разносить по домам продуктовые карточки, повестки на фронт. Однажды Вера доставила одному из своих сельчан такую повестку. А он так разозлился: «Ты чего мне принесла?!», что стукнул бабушку головой о стену, да так сильно, она даже сознание потеряла. Вера не стала никому жаловаться, в органы не заявляла, и посторонним об этом случае не рассказывала. Когда этот человек после войны вернулся в деревню живой и здоровый, то просил у нее прощения и благодарил, что она тогда на него не заявила в милицию. Бабушка, когда об этом рассказывала, всегда недоумевала: «Я же ничего плохого не делала, работа такая была. Куда деваться? Ведь все мужчины на фронт шли».
В ее обязанности также входило воевать с дезертирами. Некоторые солдаты убегали с фронта и окапывались в окрестных лесах, вероятно, это были местные ребята. Люди шли на облаву, а Веру ставили с ружьем на дороге. Она должна была кричать: «Стой, кто идет!» Наверное, и стрелять надо было. Но у дезертиров тоже имелось оружие. Бог миловал, на нее никто не выбегал. А однажды такая пошла пальба в лесу, что бедная Вера сильно испугалась и, не выдержав, спряталась в стогу сена.
Еще она рассказывала, что ей приходилось ездить за зерном, а может, за чем-то съестным, куда-то в сторону Средней Азии. Тогда обычно путешествовали, сидя на крыше вагона поезда. Однажды она попала под бомбежку Саратовского моста. Это была, по словам бабушки, такая «страсть»: «Самолеты воют, бомбы летят, вода кипит и вверх прыгает, поезд дергается, я на крыше, привязанная, уши заткнула, чтобы не оглохнуть, но проскочили, слава Богу». Вот такая была у Веры тыловая работа и житейское бытие. В глубокой старости бабушке за нее даже дали медаль.
Где-то, наверное, в конце сорок второго года Гаврилу Семеновича сильно ранило. Пролечив долго в госпитале, его комиссовали и отправили домой. До конца жизни он прихрамывал, был тяжело контужен, вследствие этого сильно эмоционален и не всегда мог себя сдерживать. Особенно на работе, будучи правдолюбом, иногда в резкой форме делал замечания начальству. Вдобавок к этим треволнениям Гаврила Семеновича все время пытались сделать членом коммунистической партии, но он неизменно тактично отвергал эти предложения. Последствия бывали разные. Иногда приходилось увольняться и менять место жительства.
Тогда, во время войны, получив телеграмму от мужа, Вера на перекладных поехала на далекую станцию его встречать. Она об этом рассказывала внукам: «Захожу на вокзал, там сидят несколько мужчин, а я своего мужа не вижу. Вдруг ко мне подходит один из них: худой, седой, стриженый, лицо в морщинах.
- Вера, ты меня не узнаешь?
- Гаврила Семеныч, это ты, что ли? - и заплакала. - Вот что война-то с людьми делает».
Потом со временем Гаврила Семеныч подлечился, Вера за ним ухаживала, и он опять стал похож на себя.
Второй у них родилась моя мама Тамара. Это произошло в огороде. Вера что-то поливала, и вдруг началось... Роды принимала Евдокия. Младенец появился «в рубашке», поэтому сначала женщины испугались, не разобравшись, что это такое. Но Евдокия все поняла, быстро разорвала мешок, и мама вышла на свет Божий.
К слову сказать, мой отец Николай тоже родился при необычных обстоятельствах. Дед Николай Остапович Котенко ушел на фронт воевать, а его жена Анна с тещей, моей прабабушкой Натальей, во время войны остались, где и жили, в Ростове-на-Дону. Город заняли фашисты. Они сразу облюбовали для себя дом моего деда, строителя-умельца, и выгнали Анну с Натальей жить в сарай. Бабушка Анна должна была родить. К середине осени стало очень холодно, женщины вырыли в саду землянку, там она и родила моего отца Николая. А немцы в это время жили в их доме. Когда Николай Остапович вернулся с войны, то разнес его на куски, чтобы и духу фашистского не осталось, и построил новый, большой и красивый дом…
Сейчас многие люди, будучи в стесненных обстоятельствах, боятся рожать детей, сколько Бог пошлет. Мои родители появились на свет, можно сказать, в экстремальных условиях, но Бог помог их воспитать. Несмотря на свое рождение в землянке, отец имел три высших образования, и жизнь у моих родителей, с переменным успехом, прошла хорошо. Все зависит от жизненного импульса, полученного ребенком в семье, и от вектора его собственных устремлений, который, опять же, задается его старшими и близкой родней.
Прадед Василий любил маленькую Тамару и с удовольствием ее нянчил, говорили, что она была на него похожа. Но это продолжалось недолго, вскоре после ее рождения Василий умер. Вероятно, голод вскоре заставил Гаврила Семеновича переехать с семьей в Среднюю Азию, где родилась третья дочь Надя.
Интересно, что у бабушки Веры дети, родившиеся в Азии, были темноволосые, а в России – светловолосые. Возможно, визуальные впечатления как-то влияют на формирование внутриутробного плода? Или повлиял избыток солнца и каких-то витаминов? На юге обычно много брюнетов. Для меня это осталось интересным наблюдением-загадкой.

ГАВРИЛА СЕМЕНОВИЧ, ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА, БАБУШКА ЕВДОКИЯ И ДЕВОЧКИ: ВАЛЯ, ТОМА И НАДЮША

Затем они вернулись в Россию и поселились в деревне, в Саратовской области.
Деревенские жители были очень добрыми. Увидев малых детей учителя, выделили им пустой дом и стали приносить, кто что мог: мебель, одежду, продукты. Одним словом, встретили радушно, оказали «помочь».
Меня еще в детстве поразила история о страшном урагане, случившемся в этой деревне. Сначала была ужасная гроза, ливень, гром и молнии, а потом вдруг от земли до неба возник огромный, валивший все на своем пути, черный столб и двинулся на деревню. Мама рассказывала, как их деревенские маленькие старушки в белых платочках взяли в руки иконы и, подняв их над головой, пошли с молитвами прямо навстречу смерчу. А жители деревни падали на колени, тянули руки к небу и громко молились, просили прощения и Божьей помощи. Ужасный круговорот уже подошел к окраине деревни, но вдруг, словно его кто оттолкнул, он свернул с дороги и со свистом ринулся к лесу. Когда деревенские жители пошли туда, то увидели целую просеку…
Здесь, в деревне, текла скрытая христианская жизнь. Евдокия ходила на тайные молитвенные собрания и брала с собой свою любимицу Тому. Мама рассказывала, что однажды на Страстной неделе в доме какой-то женщины на столе лежал огромный крест. Старушки читали молитвы и поклонялись ему. А потом на Пасху всем семейством красили яйца и пекли куличи.
В этой же деревне случилось несчастье. Когда Вера была вновь беременна, на нее напала нервная корова и боднула рогами в живот. Девочка родилась красивой, но парализованной. Назвали ее Светой. Она была очень сообразительна, быстро развивалась для своих младенческих лет, вот только двигаться не могла.
В это время Гаврила Семенович опять собрался в Среднюю Азию. Никто из родных не мог вспомнить и объяснить этого его желания. Почему он уехал? Ведь в деревне они жили хорошо.
В рассказах о Средней Азии я с детства слышала от мамы и тетушек удивительные истории о змеях. Это была тема с холодком под ложечкой. Кроме диких змей, которые ползали рядом с людьми, купались в арыке с детьми, по счастью, никого не ужалили (Господь бережет младенцев), висели на хлопке, когда его собирали, и еще много чего вытворяли, водились еще такие гадины, которые селились в самом доме. Сохранилось семейное предание, как мою маму, в их первое проживание в Средней Азии, такое «домашнее чудо-юдо» посетило.
Вера вошла в дом, а там маленькая дочь Тома, сидя на полу, гукая, что-то объясняла огромной змее, которая ее внимательно «слушала». Мать обмерла на пороге, змея зашипела в ее сторону и уползла. Говорят, что своих домашних такие змеи, вроде бы, если жалят, то в самых исключительных случаях.
Во второй свой приезд в Узбекистан семья поселились в Ферганской долине. Нищета настала ужасная, однако жили весело. Дети ведь росли, а это всегда приносит родителям радость и чувство полноты бытия.

ТРИ СЕСТРЫ: ТОМА, НАДЯ, ВАЛЯ

Гаврила Семенович был безмерно добрым отцом, девочки его любили чрезвычайно. В дни общественных праздников сестричкам было раздолье. Папа, отдыхая от тяжелых трудов, был свободен и весьма благодушен, давал деньги на конфеты, ласкал их, устраивал веселые игры и забавы. Девочки с нетерпением ожидали, когда во время семейного застолья он запоет свою любимую песню: «Сердце, тебе не хочется покоя, / Сердце, как хорошо на свете жить / Сердце, как хорошо, что ты такое / Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить...» Я замечала, что у теть во время исполнения этой песни всегда в глазах появлялись слезы. Когда слушала рассказы о жизни деда, приходило на ум, что он воплощал слова песни в реальность. От его широкого сердца покоя, возможно, и не было, но зато семья чувствовала безграничную свободу жизни по совести.
 Трудился он на пяти работах. Преподавал, часто приходилось ездить в отдаленные кишлаки, репетиторствовать. Уча ботанике, он внедрял ее достижения в жизнь и выращивал огромные помидоры, яблоки и груши, скрещивал разные сорта между собой. Трудно было из-за немецкого языка, часто дети в спину обзывали его фрицем и еще чего похуже говорили. Он сильно огорчался. Помощница его, жена Вера, была непомерно загружена трудами по дому. Поэтому утешителем семьи стала бабушка Евдокия. Она жалела внучек после родительского наказания, полученного за провинности и шалости. Сам Гаврила Семенович в теще души не чаял, найдя в ней внимательного и доброжелательного слушателя. Бабушка Евдокия всегда с ним соглашалась, сочувствовала во всех его затруднениях на работе (Гаврила Семенович был человек впечатлительный и «переживательный») и всегда утешала, чтобы он не волновался: «Не скорби, все пройдет и образуется».
Бабушка Евдокия особо выделяла Тому и Светочку, как ее все ласково звали в семье. Младшую она учила молиться с младенческих лет. Наверное, это была короткая молитва «Господи, помилуй».
Все помнят, что у этой девочки был удивительный слух, она наперед знала, кто идет к дому. Предполагаю, что, возможно, это был духовный слух: как, лежа в кроватке, можно слышать, что происходит далеко на улице? Что кто-то идет в сандалиях по пыльной дороге?
Этот трехлетний младенец к тому же увещевал старших девочек, когда они «хулиганили». Тогда был в моде американский фильм «Тарзан», можно себе представить, какое влияние он имел на детей.
- Что вы делаете? - говорила Светочка, когда сестренки с дикими криками скакали по комнате. - Побойтесь Бога. Он все видит.
С ее уходом в мир иной связана неразгаданная тайна. Вера в очередной раз отправилась в роддом. К великой радости отца родился долгожданный мальчик Коля. А в этот момент совершенно неожиданно и, можно сказать, беспричинно, умерла Светочка. Днем у нее поднялась температура, а ночью она ушла в мир иной. Все горевали об этом ребенке, потому что очень любили. Никто не хотел говорить Вере о случившемся, и к ней отправили, как самую отважную, Тому. Но и она пришла в роддом и там горько заплакала.
Перед преданием тела Светочки земле, гроб принесли в роддом, чтобы мама могла попрощаться с дочерью. Бабушка рассказывала об этом очень странную историю и при этом всегда плакала, возможно, такое могло ей показаться от волнения… Когда Вера прощалась с дочкой, Светочка вдруг открыла глаза и посмотрела на нее, а потом опять их закрыла. Медсестра, видевшая это, сказала, что она попрощалась с мамой. Вере стало дурно, она сильно заболела, ее долго не выписывали из роддома…
Наверное, надо добавить, что меня, первую в семье внучку, назвали в честь этой умершей девочки. Хотя я, как недавно выяснилось, родилась в неделю о Самарянке. Мама рассказывала, что в тот понедельник на свет появлялись девочки, и роженицы «почему-то» называли их Светами. Маме тоже захотелось так меня назвать, тем более что у нее была умершая сестра Света, которую все вспоминали с любовью. Поэтому я и стала Светланой.
Присутствие этого благочестивого младенца в моей жизни чувствуется. Хотя крестилась я в сознательном возрасте, в 20 лет, но в храм пришла самой первой из семьи. И в столь сильно выраженной во мне потребности писать книги для детей чувствуется некая связь с этой рано ушедшей девочкой, уже в три года духовно рассуждавшей и поучавшей своих старших сестер, а потом, наверное, и меня: писать добрые рассказы для малышей…
Вскоре после Светы умерла и бабушка Евдокия. Это случилось во сне, очень тихо, как и вся ее жизнь. Вставшая, как всегда, в пять утра, Вера вдруг услышала, что Евдокия громко вздыхает. Подошла к ней: «Ты чего, мама?» А она уже отошла. Прабабушка Евдокия очень не хотела умирать в Узбекистане, но получилось иначе. Нам рассказывали, что позже русское кладбище, где лежали Светочка и прабабушка Евдокия, распахали и засеяли хлопком.
Утешаю себя мыслью, что хлопок сеют не на два метра вглубь, могилы их сохранились, и с особым чувством молюсь об упокоении родных душ в «месте злачне, в месте покойне, идеже лицы святых веселятся».
А жизнь семьи шла своим чередом. Веру в Узбекистане одолела малярия, поэтому решено было этот край покинуть. В этот раз переехали на Урал, к ее брату Алексею, человеку добрейшей души. Он жил в поселке Гора Хрустальная с девятью детьми в одной комнате. К ним и присоединилась Вера с мужем и пятью детьми. Уживались они в основном мирно, затем Гавриле Семеновичу выделили собственную комнату.
Но вскоре, в 1954 году, Гаврила Семенович трагически погиб. Он и на Урале, как всегда, работал в нескольких местах. Однажды переходил железнодорожную линию, чтобы поспеть на свою электричку, и его сбил поезд, пришедший на пять минут раньше расписания. Гаврила Семенович ведь хромал и не смог быстро, как все пассажиры, перейти через рельсы на свой перрон.
Вера осталась с детьми одна. Тому с Надей предложили определить в интернат в городе Краснотуринске. Мама всегда тепло вспоминала это время. Жизнь в интернате протекала хорошо и спокойно. Преподаватели там были, в основном, из ссыльной профессуры Москвы и Ленинграда. Воспитатели работали добрейшие, детей любили и жалели. Кормили замечательно, зимой бывали даже арбузы. Однажды ребят на целое лето отправили отдыхать в Адлер.
А вот Вера, лишившись мужа и девочек, от горя обезножила. Перестала ходить, ноги не держали, и она могла только ползать по земле. А надо было как-то жить, у нее на руках ведь были еще малые дети. Выручали ее трудолюбие и жизнелюбие, она никогда не унывала. Могла, конечно, погоревать, поплакать, но особого времени на это никогда не было.
Бабушка рассказывала внукам, как во время этого жизненного испытания однажды она ползала по полю, собирала картошку и бросала в ведро ходившей за ней старшей дочери Валентине. Надо было кормить еще двоих, самых маленьких. Вдруг мимо едет начальник, знавший их семью, и спрашивает: «Вера Васильевна, ты чего здесь ползаешь?» Она ответила, что Гаврила Семенович погиб, а у нее ноги отнялись, некому картошку собрать и рамы зимние в окна вставить. Этот добрый человек прислал рабочих, они собрали картошку и вставили рамы. А бабушка со временем стала приходить в себя и совсем поправилась. При муже она занималась только семьей и хозяйством, а без него всю жизнь трудилась на самых тяжелых работах. Надо было одной поднимать детей, а на таких работах всегда хорошо платили.
Встав на ноги, Вера перебралась под Краснотуринск, поближе к интернату, чтобы быть при своих девочках. Однако климат на Урале, особенно в Краснотуринске, был ужасно суровый. Веру стали постоянно мучить ангины. Девочки уже закончили обучение в интернате, и Вера решила переехать к своим дальним родственникам опять под Саратов, в поселок Приволжский, в народе называемый «мясокомбинатом», потому что там действительно стоял огромный мясокомбинат. На него-то бабушка и устроилась, в самый трудный цех.
Сначала жили по съемным квартирам. Денег совсем не было, и она с отчаяния пришла со всеми детьми в приемную к директору мясокомбината и стала просить жилье. Они все вместе даже переночевали в его приемной. Директор пожалел Веру и выделил помещение в аварийном бараке. Скоро его сломали, и семья получила трехкомнатную квартиру в новом доме.

ДЕТИ ВЕРЫ: ТАМАРА С ВАЛЕЙ

 

НАДЕЖДА

ГАЛИНА С НИКОЛАЕМ

К этому времени старшие дочери уже выросли. Надя скоро замуж вышла. Валя с Томой, видимо, впитав от родителей дух странствий, еще долго ездили по стране от Киева до Владивостока, пока тоже не вышли замуж. Сын Николай отлично учился, его даже наградили за это поездкой во всероссийский детский лагерь «Орленок» на Черное море. Поступить в летное училище не получилось из-за проблем со здоровьем, и Николай, наверное, тоже из-за кочевого детства, стал машинистом. Когда он женился, Вера оставила ему в подарок общую семейную квартиру, а сама, по сложившимся обстоятельствам, вновь переехала с младшей дочерью Галиной в барак. Его потом сломали, и они получили новое жилье.
Через эту небольшую квартирку по очереди, по мере взросления, прошли почти все ее одиннадцать внуков. Она собирала их летом к себе и, наверное, именно в это время дети получили основные понятия о жизни, определившие всю их жизнь. Сами родители обычно много работают и не всегда успевают глубоко заниматься воспитанием детей.
С внуками бабушка Вера смогла заниматься, потому что, как мать-героиня, она рано вышла на пенсию, которая у нее из-за тяжелых работ была по тем временам очень приличная – 120 рублей. Но она продолжала трудиться, считая, что надо помогать воспитывать внуков. Сначала была дворником, и двор у нее сиял чистой. Затем стала банщицей. Раньше любили мыться в банях. Люди нарадоваться не могли: баня блестела. Все ее благодарили и ходили мыться с удовольствием. Внуки по вечерам тоже иногда отправлялись в баню, помогали ее убирать и купались. Бабушка говорила им: «Работать не стыдно. Вот воровать стыдно, а работать не стыдно – никогда и нигде».
Сколько раз убеждалась, как замечательно трудиться хорошо. И совесть спокойна, и все вокруг рады и желают тебе здоровья и долгих лет жизни. Бабушка действительно дожила до глубокой старости… А когда плохо работаешь, да к тому же втихаря воруешь, то все злятся и тебя клянут. А впоследствии, натыкаясь на твою халтуру, всегда вспоминают черным словом…
Внуков летом было всегда много. Спали, кто где умещался: на диване, рядком, на полу на ковре, бабуля даже иногда под столом стелила. Но жили дети дружно и весело. Бабушка варила огромную кастрюлю щей и молочной каши. Если затевала блины, то получалось штук пять высоких башенок, а пирожков пекла — большой тазик. Любила, чтобы всем досталось помногу, «с горкой».
Помню, что бабушка учила нас никогда не жаловаться. Говорила: «Вот меня, бывало, спрашивали: «Вера, как живешь?» А я им: «Лучше всех, с покрышкой»». Люди удивляются: одна с пятью детьми – и лучше всех. К великому сожалению, у нас так жить не получается. Ничего не поделаешь: такое поколение нытиков-паралитиков…
 Для внуков был взят дачный участок, где выращивались фрукты с овощами. Бабушка Вера, когда весной сеяла семена, приговаривала: «Чтобы всем досталось: и нам, и воробьям, и ворам». Действительно, шесть соток давали такой урожай, что все ели-угощались, и до ста банок закручивали. Она их потом раздавала детям, приезжавшим за внуками. Вишня «пятиминутка» была ее фирменной «консервацией». Зимой я открывала банку с живой вишней, которую сама же и «колупала» от косточек, и по квартире шел ягодный аромат бабулиной дачи…
А летом бабушкины внуки часто ходили на дачу, и никто никогда не протестовал. Днем мы бегали по двору, купались (в то время Волга была полноводной, заливы у поселка еще не заросли камышами), спали. Затем бабушка собирала свой «колхоз». В тележку сажала самых маленьких, чтобы быстрее идти, и все отправлялись объедаться ягодами, ну и, разумеется, собирать их. К вечеру не спеша возвращались. Большие шли с бидончиками, маленькие налегке, держась за тележку, наполненную огурцами, помидорами, пряным укропом, малиной и вишней. Так дети приучались трудиться.
С годами внуки подрастали, и когда шли за бабушкой, то занимали пол-улицы. Но к этому времени у многих из нас начиналась своя взрослая жизнь. Реже стали навещать бабушку, которая сразу заскучала. Жить только ради себя бабушка Вера совсем не умела. Тогда она стала объезжать своих детей. Гостить. Может, присматривалась, к кому перебраться? Шел ей тогда шестой десяток.
Бабушка Вера, как вообще многие люди старшего поколения, по своей святой простоте и некичливости была необыкновенно общительна. Запросто могла заговорить с любым человеком на улице и с готовностью ответить незнакомцу и объяснить все, что он спрашивал. Сейчас так общаться люди уже не умеют.
Поэтому особенно запомнилось, как бабушка посетила нашу семью. Тогда мы жили в новостроящемся городе, чтобы получить там квартиру и вернуться в Саратов, где было трудно заработать жилье.

ДОЧЬ ВЕРЫ ТАМАРА С ВНУЧКОЙ СВЕТОЙ

 И вот как раз семья квартиру получила. Бабушка телеграмм о своем приезде никогда не присылала. Хотя мы часто переписывались, бабушка еще не знала, что у нас уже другой адрес. Она пришла на старую квартиру, там соседи назвали ей новую улицу и дом, а номер квартиры они забыли, помнили только этаж. Бабушка отправилась по указанным координатам. День рабочий, соответственно, домочадцы были на производстве или в школе. Бабушка обошла все третьи этажи указанного дома, обзвонила соседей, рассказала, что ищет свою дочь. Лишь в последнем подъезде, услышав собачку, решила, что это та самая квартира. Но она, увы, была безлюдна. Тогда бабушка отправилась на огромный завод, где работала дочь. Кто ее надоумил пойти в отдел кадров, и как она туда попала через проходную без пропуска, история умалчивает. Когда дочь, сидя на своем рабочем месте, взяла трубку внутреннего телефона и вдруг услышала голос матери: «Тома, это я к вам приехала, а никого дома нету», - у нее пол под ногами закачался от неожиданности и волнения. «Как же ты меня нашла?!»
Когда вечером мы с бабушкой шли по двору, с ней уже многие здоровались. Справлялись, нашла ли она своих детей. А бабушка весело отвечала, что они встретились. А ее дети, прожив здесь уже несколько месяцев, никого из соседей не знали…
Вспоминается тут же, как однажды мы с бабулей поехали отдыхать на Черное море. Пока я, как всегда, медленно заходила в воду, бабушка, которой было тогда уже шестьдесят семь лет, в это время поднималась на волнорез, кричала оттуда: «Давай, чего бойиси…», - и бултыхалась в морскую пучину. Потом она говорила, что в молодости отдыхала в санатории и была лучшей пловчихой. Пляж во все глаза смотрел на бабушку-спортсменку. И вскоре отдыхающие, улыбаясь, стали с ней здороваться, как с доброй знакомой. Все любят жизнерадостных людей.
Когда я переехала в Москву, бабуля меня навещала, опять же быстро сойдясь накоротке со всеми соседями съемной комнаты. Людям всегда нужна какая-то помощь, а бабушка, замечая это, шла им навстречу. Но про Москву сказала, что здесь над городом стоит смог и закрывает солнце: «Темновато тут». С какого моста она это увидела, так я и не узнала.
Но в том знаменательном году, о котором идет речь, объехав дочерей, бабушка, посмотрев на их житье-бытье, видимо, решила, что будет семейным отягощением. И сделала такое, чего от нее никто не ожидал. Оставив квартиру дочери Наде, жившей с подселением, она переехала в деревню к одинокому деду Михаилу, которому тогда было уже лет за семьдесят.
Близкие сначала этот поступок бабушки не приняли и, видимо, молчаливо осудили, временно прекратив даже письма писать. Бабушка очень переживала. Но со временем мы друг по другу так соскучились, что, нарушив молчаливое табу, сообща двинулись к бабе Вере в далекую глухую деревеньку, затерявшуюся на границе с Казахстаном.
Для меня это было первое посещение настоящей деревни. У старичков к этому времени уже сложилось братское трудовое содружество. Они, помогая друг другу и утешая обоюдную старость, жили спокойно и в согласии. Как люди, уважающие порядок, они расписались в загсе, чтобы все было по закону. Управляла домом баба Вера. Дед Михаил играл на гармошке, чем понравился семье, любившей петь.

В ДЕРЕВНЕ НА ЗАВАЛИНКЕ: БАБУШКА ВЕРА И ДЕДУШКА МИХАИЛ

Поначалу у них было огромное хозяйство: конь, две коровы, куры, утки и огромный огород. По утрам пить парное молоко для городских жителей было огромной радостью, а сорвать на огороде огурец или яблоко и тут же съесть делом небывалым. Получилось, что бабушка и тут позаботилась не только о себе, но и о своих детях и внуках.
Со временем уже внучки стали выходить замуж, и бабушка справляла им приданное. Все очень удивились, когда она в начале двухтысячных годов подарила своим уже престарелым дочерям солидные по тем временам денежные суммы – «для поддержки хорошего настроения». Пенсия у нее была приличная, хозяйство свое, а денег копить она не любила.
Бабуля еще в детстве рассказывала внукам народные предания, видимо, оставшиеся от прабабки Евдокии. Одно из них говорило о том, что в Библии написано, как в последние времена по земле будут ползать огромные железные змеи, а в небе летать железные птицы. Потом исчезнет вода, все станет пустыней. Люди начнут везде ходить и искать воду, увидят, как впереди что-то блестит, побегут туда. Но вместо воды они найдут слитки золота, и будут рядом с ним умирать от жажды. На всю жизнь я получила урок, что во времена всеобщих потрясений никакое золото и деньги не заменят даже глотка обыкновенной воды. Значит, надо надеяться на нечто высшее. Бабушкиными наставлениями, в нашей семье никто не стремился к накоплению богатства. Конечно, должен быть дом и все необходимое для простой радостной жизни, а желание большего — это суета сует и томление духа…
В лихих девяностых годах у меня временами было совсем плохо с деньгами, и в отпуск я с удовольствием отправлялась к бабушке в деревню. Мы поливали огород, пели бабулину любимую песню «На горе колхоз, под горой совхоз…», и были вполне довольны жизнью.
Надо сказать, что все бури, прошумевшие над нашей страной в конце двадцатого столетия, бабуля с дедулей пережили спокойно и без больших проблем. Дед Михаил без старческих болезней дожил до девяноста двух лет. Однако под самый конец жизни ослеп, и бабушка Вера за ним ухаживала, иногда не без ропота. Но когда она опять осталась одна, выяснилось, что Вериным потомкам не передалась ее жертвенная любовь к ближним. Бабушка хотела, чтобы кто-нибудь переехал жить к ней в деревню. Но на этот призыв никто не откликнулся. Правда, старшая дочь Валентина специально приезжала с мужем на машине, чтобы забрать бабушку к себе, но та наотрез отказалась.
После восьмидесяти лет бабушка Вера жила в деревне одна и время от времени наезжала с визитами в Саратов. Смотрела на житье детей, и затем к ней обязательно кто-то приезжал в гости. Несколько раз она ходила на исповедь (у них в деревне храма не было), привозила городским батюшкам вкусные деревенские гостинцы.

ТРИ СЕСТРЫ: ТАМАРА, НАДЕЖДА, ВАЛЕНТИНА

Иногда бабушка ездила к Валентине, живущей в другом городе, и даже, в сопровождении Надежды, посетила свою родину.
Дама, сидящая в железнодорожной кассе, увидев дату рождения Веры Васильевны, возмущенно спросила у Надежды:
- Куда вы тащите старушку?
- Да она сама велела билет купить. Это еще вопрос, кто кого тащит, – отвечала та.
А на восемьдесят шестом году жизни бабушку резко, в один момент, одолели старческие хвори. Она ослабела, стала очень плохо слышать и начала с большим затруднением ориентироваться в пространстве.
Поэтому, когда мы с мамой, как волевая группа поддержки, приехали за бабушкой, чтобы вести ее к тете Наде, та уже не сопротивлялась и сама стала собирать вещи.
Живя у Надежды, бабушка Вера исповедовалась и причащалась у местного батюшки, посещавшего ее дома, ела строго по часам и была вполне довольна жизнью.

БАБУШКЕ ВЕРЕ 90 ЛЕТ

В один из наших последних приездов в гости к бабушке Вере она нас не узнала.
Когда бабуля спросила:
- Вы кто и откуда? моя мама ответила, крича ей в самое ухо:
- Мама, это я, Тома, а это – Света. Мы из Москвы приехали.
Бабушка согласно кивала головой. А через некоторое время вдруг заявила:
- У меня тоже дочка в Москве живет.
Я горевала, что самый близкий друг, бабуля, меня не понимает, нам больше невозможно поговорить по душам. Пытаясь восстановиться в бабулином сознании, специально купила недорогой слуховой аппарат. Вставила трубку в бабушкино ухо и умоляюще заговорила:
- Бабушка, это я, твоя первая внучка Света.
- Кто-то говорит… - удивленно отвечала старушка. Но дальше этого дело не пошло. А потом бабуля, видимо, желавшая естественности в своей жизни, вырвала трубку из уха и махнула на аппарат рукой.
Связь времен прервалась.
По ночам в тишине я иногда просыпалась от звука ее шагов по деревянному полу — «топ-топ-топ». Бабушка вставала и прохаживалась. А я думала: «Чего только не пришлось пережить любимой бабуле, ведь даже ноги у нее отнимались. А сейчас через девятый десяток перевалило и, Богу нашему слава, она до сих пор ходит самостоятельно».
«Топ-топ-топ» - раздавались тихие, словно детские, шаги в темном коридорчике.
Бабушка Вера дожила до девяноста лет. Умерла она так же тихо, как ее мама Евдокия. Несколько раз вздохнула и отошла ко Господу. Это случилось накануне всенощной под праздник святых первоверховных апостолов Петра и Павла. У апостола Петра в руках ключи Царства Небесного. Господь ему доверил их, сказав: «И что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф. 16:19).
Приехавшие на похороны дочери всю ночь читали псалтирь по новопреставленной Вере. Она лежала такая спокойная, словно уснула совсем ненадолго. Батюшка отпел ее дома. На похороны собрались знакомые старушки, подъезжали, кто смог, внуки.
Сороковины пришлись на праздник Преображения Господня. Батюшка служил панихиду, а мне было спокойно на сердце. Вчера на всенощной услышала: «Днесь Христос на горе Фаворстей, Адамово пременив очерневшее естество, просветив, богосодела» (стихира на стихоне, гл.2) и вдруг спокойно подумала, что Господь за искреннюю любовь к людям простил все вольные и невольные согрешения Его рабы Веры, и душа ее преобразилась для жизни вечной.